Музыкант Сергей Шнуров о своем творчестве | Первый творческий форум ЦРТП

Музыкант Сергей Шнуров о своем творчестве

molt

Креатор
Регистрация
18 Дек 2016
Сообщения
164
Реакции
693
Шнур - об Алисе, Познере и рэпе / Интервью без цензуры

Кое-что из внутренностей:
00:18 Сколько стоят зубы Шнура?
01:58 Закончил ли Шнур с Первым каналом?
08:10 Самый дикий опрос про Филиппа Киркорова
10:10 Как Шнур пишет песни?
21:40 Про мастера тантрического секса
24:50 Что пошло не так у Познера
28:35 Путин - красавчик?
32:30 Почему из Ленинграда ушла Алиса Вокс?
41:00 Что из рэпа любит Шнур?
 

samifikl

Креатор
Регистрация
12 Июл 2018
Сообщения
100
Реакции
365
Школа злословия [18.05.2010] Сергей Шнуров

Сергей Владимирович Шнуров (13 апреля 1973, Ленинград, СССР) — российский рок-музыкант, лидер групп «Ленинград» и, с 2008 года, — «Рубль». Также выпускал сольные альбомы, был ведущим передач «Окопная жизнь», «Ленинградский фронт», «Шнур вокруг света» и «История российского шоу-бизнеса», снимается в кино, пишет музыку к фильмам.
 

sigus irus

Креатор
Регистрация
28 Апр 2017
Сообщения
143
Реакции
670
Расфигачечная

Шнура в свое время героем наших дней сделала та интеллектуальная фронда, которая так или иначе группировалась вокруг ценностей, транслируемых журналом «Афиша» образца нулевых. Максим Семеляк делал с ним и о нем серию репортажей, основной мыслью которых было что-то вроде «Шнур совершил революцию, которая никому не снилась». Из текстов Семеляка, впрочем, очень трудно было установить содержательную часть этой революции, что само по себе вызывало недоумение: казалось, что все компоненты этой революции лежат на поверхности – карнавализация и профанирование повседневности, расширение границ дозволенного, нарушение социальных табу etc. Однако Семеляк (и беседовавший с ним Шнур) постоянно намекали на что-то более глубокое, более значимое, на какую-то онтологию; и вот это «что-то» из тех суждений никак не экстрагировалось. Попробуем проделать эту работу ретроспективно.

У нас часто (и безо всякой нужды) пользуются словом «постмодернизм». По большей части это слово выступает в качестве зонтичного пейоратива, использующегося тогда, когда нужно заклеймить какие-то культурные явления, которые концептуализованы настолько ловко, что с наскоку, одними обвинениями в бездарности и безнравственности, их не возьмешь. В силу этой привычки под «постмодернизмом» у нас анахронистически понимается целый спектр культурных явлений двадцатого века, ни хронологически, ни идеологически не укладывающихся в рамки постмодерна, вся вина которых в том, что они «непонятны» или «некрасивы» на вкус человека, находящегося в плену советского прагматического культурного нарратива.

При этом, как правило, упускается из виду, что именно журнал «Афиша» был одним из тех немногих изданий, действительно последовательно транслировавших ценности постмодерна, основой которых является представление о том, что любой вид искусства, вне зависимости от его степени сложности и вне зависимости от его ориентированности на элиты или же на масс-маркет, – есть легитимный объект интереса и изучения: что никакое искусство «не стыдно» и никакое искусство не «выше» или не «ниже».

Само по себе это представление весьма демократично и продуктивно; критикам постмодерна (а на Западе самую последовательную критику постмодерна делают левые) оно не нравится по двум причинам: в силу его релятивизма, в рамках которого невозможно выстроить убедительную ценностную систему искусства (постмодерн в этой ситуации оказывается самым надежным могильщиком классической эстетики), а также по причине того, что демократизм постмодерна самодовлеющ, он не инструмент и даже не цель – он форма существования (анахронистическая пародийность и ирония постмодерна, как говорит, вслед за Адорно и Джеймисоном, Перри Андерсон, лишена сатирической составляющей, что делает ее не инструментом, а способом мышления, она становится тотальной и поэтому перестает играть какую-либо преобразовательную, прагматическую роль). В конечном итоге, говорят критики постмодерна, ситуация постмодерна направлена на поддержание statusquo (в случае левых под statusquo неизбежно понимается капитализм), в силу того, что лишена какого-либо представления о том, что она «для чего-то» и что за нею что-то еще может быть; она, как писали по другому поводу Адорно с Хоркхаймером, «просто есть».

Таким образом, можно заключить (и дальнейшие наблюдения это подтверждают, о чем ниже), что в случае со Шнуром и панегириками проделанной им революции во времена безраздельного царствования в смысловом нашем поле ценностных установок журнала «Афиша» речь шла о модернизации российского культурно-идеологического проекта в рамках западного представления о внеиерархичном, демократичном, лишенном стигмы «низкого» массовом искусстве (недаром на роль «русского Эко» «Афиша» поставила Акунина, писавшего историческую бульварную прозу).

Цель в данном случае благая, ибо внеконтекстуальность существования российского культурного поля по отношению к западной парадигме приводила к геттоизации методов и способов оценки социокультурной реальности. Проблема, однако, оказалась в том, что, как сейчас принято говорить, «контагиозная» идеология российского постсоветского ресентимента сумела переварить этот посыл и обратить процесс в том числе и против тех, кто его запустил (что хорошо заметно по нынешней стремительной маргинализации, собственно, журнала «Афиша»), – то есть, поставить внеиерархичность и демократичность культуры на службу нашему statusquo, утверждающему «множественность истин» и примат своеобразно понимаемого «нравственного» над фактами. И одной из самых заметных фигур реваншистского этого процесса оказался именно Шнур – человек, поставивший на конвейер, как в итоге выяснилось, не карнавализацию повседневности, а тривиализацию ее.

Представляется, кстати, политически грамотным, что Шнур изначально прибегнул к музыке ска, дабы совершить свою ценностную революцию: черные люди Ямайки придумали музыку ска, чтобы адаптировать весьма, по их меркам, абстрактную и анемичную повестку материкового ритм-энд-блюза к своим повседневным нуждам, в которых спонтанная телесная реакция на музыку безоговорочно ставится выше любой рефлексии. Шнур посредством музыки ска адаптировал к нуждам среднего класса отечественную панк-повестку, изгнав из нее все социально значимые маркеры и заменив их безоценочными, «телесными» маркерами повседневности.

То, что повседневность в его песнях имеет налет «сатиры», – заслуга не Шнура, а лишь самой нашей повседневности, которую как ни ставь и как ни описывай – все будет сатирою. В этом смысле Шнур является идеологическим наследником весьма своеобразной традиции социального комментария, персонифицированной в свое время различными коллективами, от АВИА и «Дети» до почти забытой ныне группы «Окно», которые создавали впечатление протестной, критической активности, спекулируя (иногда банально, иногда, как в случае АВИА, нет) на имманентной для советской и ранней постоветской действительности абсурдности синкретического визуального и содержательного идеологического ряда, в силу каковой имманентности с действительностью не нужно было производить никаких особенных манипуляций, чтобы она стала выглядеть абсурдной (и, таким образом, сделалась легитимным объектом искусства), – достаточно было просто ее описать с известной долей иронии, притом иронии не рефлексивной, а именно что постмодернистской, тотальной, довлеющей себе и вне себя не знающей никаких модусов существования.

Подобной сиюминутной тотализации иронии служит и сама форма песен Шнура: строго говоря, в них нет никакого эволюционирующего нарратива, они, по сути, формируются вокруг припева со стратегически расположенным в нем матюгом, который потом и будет распевать (и цитировать) с удовольствием его аудитория. К припеву ведет (и только в этом его функция) некое рудиментарное подобие куплета, в котором очень быстро называются опорные точки фабулы, впоследствии не подвергающиеся никакой разработке, – если Шнур и трудится писать больше одного куплета, то все остальные почти всегда структурно и тематически повторяют первый с добавлением туда кое-каких несущественных изменений. Это не хорошо и не плохо; более того, в случае со Шнуром это оказывается наиболее действенной формой подачи; просто нужно понимать, что никакой дескриптивной или аналитической ценности (что имплицитно полагается теми, кто раз за разом воспроизводит один и тот же троп «Шнур опять описал нашу действительность») эти песни не несут и все написаны ради одного только стратегического матюга.

Интересно тут, впрочем, то, что механика эта абсолютно коммерческая и свойственна в первую очередь богомерзкой, по меркам целевой аудитории Шнура, «попсе», в которой песенная схема строится на той же, очень простой стратегии проговаривания каких-то малозначащих слов в куплете с прямой целью перейти к мусям-пусям в припеве и этими мусями-пусями гнобить слушателя уже неотступно. Схему эту воспроизводят все продюсерские команды, пишущие песни современным поп-звездам; продюсерские команды опираются здесь на ряд социальных исследований, еще в 60-е годы показавших, что средний слушатель поп-музыки не запоминает слов куплетов песен, даже если слышит их. Поп-музыка всегда была средством пропаганды, пропаганда же отлично знает, что народ запоминает только лозунги, расположенные в стратегических местах. Шнур, будучи чутким человеком, всю эту теорию понял, видимо, интуитивно, и его пропагандистский проект работает с давних пор с уверенностью хорошо смазанного механизма. Осталось только понять содержание его пропаганды.

Шнур для человека, занятого (по крайней мере, в представлении своих слушателей) социальным комментированием, подчеркнуто аполитичен, из-за чего долго не попадал даже в список друзей или врагов двух сторон идеологического противостояния в украинском конфликте (за него эту работу проделал Скрипка своим нелепым высказыванием о песне про лабутены, поместив его, таким образом, на идеологическую карту негативно).

Шнур довольно умело поддерживает образ в доску своего парня-алкоголика, который симпатичен аудитории, полагающей себя гендерной и социальной нормой. При этом он не делает почти ничего, что могло бы кого бы то ни было раздражать идеологически, – у него трудно найти высказывания о власти, о политической системе и вообще о чем-то таком, что способно было бы сразу маркировать его как человека, принадлежащего к «своим» или «чужим». Поскольку Шнур – это признается всеми – умелый бизнесмен и маркетолог, трудно предположить, что все он делает с расчетом, а вот это – просто так, без четкого плана, от души, так сказать. Очевидно, что это стратегия, даже если это не до конца отрефлексированная стратегия.

Можно предположить, что он не высказывается на подобные темы оттого, что хочет продолжать нравиться всем; штука, однако, в том, что в ситуации сильно поляризованного и наэлектризованного идеологией общества, которая имеет место сейчас, политическая уклончивость не будет нравиться всем, – люди, индоктринированные или мобилизованные достаточно сильно, будут считать ее трусостью (в адрес Шнура, кстати, обвинения в политической трусости звучат постоянно). И лишь один сорт аудитории будет считать такую позицию наиболее уместной: это лояльная statusquo публика.

Смысл в том, что людям, лояльным к окружающей действительности, тоже иногда хочется ударить по ней ломом; вот функцию этого «лома для лояльных людей» и исполняет Шнур. Метод Шнура – это метод «расфигачечных», которые сейчас начали открываться у нас: то есть, таких помещений, где можно крушить все, что попадется под руку, можно даже заказать, что именно ты будешь крушить, – если ты заплатишь определенную сумму денег. Особенным успехом во всем мире расфигачечные пользуются у клерков, то есть у людей, которые, во-первых, считаются «белыми воротничками», во-вторых, являются лояльными текущему режиму, и в-третьих, не имеют никакой возможности в повседневном своем окружении никуда спустить агрессию, которая в них неизбежно накапливается, как и в любых корпоративных служащих. Это, собственно, и есть типовой портрет поклонника группы Ленинград: невротизированный городской служащий, за которого его скопившуюся агрессию канализирует в матюги свой в доску пацан в майке-алкоголичке на сцене.

Более того, Шнур, будучи очень чутким бизнесменом (и существенно более тонким психологом, чем его аудитория), давно понял, что в расфигачечных нуждаются не только мужчины, но и женщины, и что в устройстве расфигачечных тоже есть свой гендерный аспект, – и ввел в группу женский вокал и женскую проблематику: теперь и невротизированные конформные девушки, которым надоело делать эпиляцию, худеть, пытаться влезть в джинсы на три размера меньше и носить неудобные туфли ради того, чтобы на них обратил внимание какой-нибудь папик, могут прийти в расфигачечную Шнура и немного отдохнуть.

Чтобы, понятно, завтра же вернуться на свое поле боя.

Вот в этом, собственно, состоит подлинное значение Шнура и вот здесь находится объяснение того, что Шнуру позволено на сцене материться, богохульничать, отрицать нормы морали и даже выступать голым, – и ему (почти) ничего за это не бывает. Потому что Шнур (как и подобает подлинно постмодернистскому проекту) работает на удержание норм современного мира. И те, кто заинтересован в сохранении statusquo, – это отлично понимают.

«Расфигачечные» и прочие разгрузочные комнаты, где стоит манекен начальника, который можно избить палкой, часто открывают сами корпорации, прекрасно понимая, что лучше пусть клерки выплеснут свою агрессию в контролируемых условиях, чем пойдут на митинги или станут принимать участие в профсоюзном движении (довольно часто, кстати, такими «расфигачечными» служат и сами профсоюзы).

Логика отношения власти к Шнуру и его группе вполне сходна, даже если она и не артикулирована ее носителями: пусть лучше люди среднего класса (потенциально сейчас самая взрывоопасная социальная страта) слушают безусловно талантливого, делающего хорошую музыку Шнура и читают Пелевина, – то есть, получают информацию о мире из рук профессиональных тривиализаторов реальности, – чем занимаются каким-то неподконтрольными рефлексивными и социальными практиками. Это инстинкт самосохранения власти, и он, в общем, далеко не такая уж безусловно негативная вещь, просто не стоит его принимать за то, чем он не является, - за право на свободу высказывания, например.

Источник:
 
Сверху Снизу